Архивы Метки: Богуславская
Повести Зои Богуславской. Часть 7
«У другого что-то болит, а ты на себя возьми», — считает Костя Добровольский, приходящий в итоге «метаний, срывов, увлечений» к простому, казалось бы, выводу: «Надо создавать самому. Только это важно… На этой планете мы — транзитом. Хоть одну вещь или мысль оставить после себя. Нельзя прожить жизнь, не сделав ни одного… значительного поступка».
Повести Зои Богуславской. Часть 6
Нередко городской быт достигает колористической густоты жанровых сценок, возникающих в повестях 3. Богуславской в весьма широком диапазоне, — стоит вспомнить, как описывается «сдача новой техники» в «…И завтра» («Для многих сторонних свидетелей… это — вроде премьеры в театре. Надеются встретить нужных людей, обделывают свои дела. «А ты, старина, все молодеешь?»), или атмосферу «мерзкого интима», возникающую вокруг некоей Софки, когда она пускает в ход «нестерпимый блеск» своей «мимики, походки, фраз» («Семьсот новыми»).
Повести Зои Богуславской. Часть 5
Быть может, отчасти благодаря профессиональной осведомленности автора, произведения 3. Богуславской отражают многие характерные тенденции современного литературного процесса. Если бы на «карте» этого процесса понадобилось найти координаты ее прозы, мы обнаружили бы их на скрещении сразу нескольких дорог: «городской» бытовой повести, литературе о науке и ученых, «лирической прозы» с отчетливо выраженной интеллектуальной окраской.
Повести Зои Богуславской. Часть 4
Повести Зои Богуславской порой кажутся «конспектами» романов, отложенных на будущее. Когда адвокат Родион Сбруев, обращаясь к невидимым оппонентам, восклицает: «Между определениями «виновен — не виновен» располагается, дорогие мои, порой весь психологический спектр бытия» — это ведь и целая художественная программа, для осуществления которой в «малой форме» как будто бы недостает «пространства».
Повести Зои Богуславской. Часть 3
Вызывают интерес своей «филологической» наблюдательностью многие страницы прозы 3. Богуславской, непосредственно посвященные литературе, хотя наблюдательность эта нередко выходит за пределы компетенции персонажей (за исключением, разумеется, героя «Семисот новыми» Кости Добровольского, профессионально живущего в истории литературы как в «настоящем времени» и проецирующего сюда, в настоящее, вопрос о соотношении биографии и творчества писателя, о «гении и злодействе»).
